| Было невыносимо больно каждый день возвращаться к школе и видеть сочувствующие взгляды родителей. Один раз классная руководительница Итона подошла к нему, и спросила:
-Мистер Роджерс… весь преподавательский состав выражает вам глубокое сочувствие… Быть может вам нужна наша помощь?
-Нет спасибо. Мы справляемся.
-Разрешите задать вам один вопрос?
Он боялся, что она спросит, как это случилось.
-Эмили знает о смерти брата?
-Нет. С ней занимался психолог, и она думает, что пока слишком рано. Должно пройти ещё несколько месяцев.
-Хорошо. Я предупрежу её учительницу.
-Спасибо.
Вместе с Эмили Билл заехал в супермаркет. По привычке кинул в корзину две пачки сока и две игрушки – медвежонка и зайца. Потом вернулся и положил зайца обратно.
-Паааап… возьми зайчика для Итона. Он вернется из больницы, и мы его подарим ему… а пока я поиграю.
Билл рассмеялся – Эмили смотрела на него хитро, чуть искоса, явно надеясь получить обе игрушки вместо одной:
-Хорошо, милая…
Прошедшая мимо него соседка – неприятная, с плохим цветом лица и отвисшей грудью – неодобрительно покачала головой.
У него месяц назад сын умер, а он смеется… нехорошо….
Вечером она будет обсуждать это с приятельницами за картами, а потом, через неделю или месяц, подзовет Эмили, угостит её печеньем и скажет:
-Милая… твои родители врут тебе. Твой братик – Итон – не в больнице. Он умер – Боженьке понадобился новый ангелочек.… Да, он в могилке.… Не плач деточка, отведай лучше ещё печенья.
И тогда Эмили возненавидит родителей. Сбежит из дома, когда ей будет 16 и больше не появиться. А эти же соседки будут играть в покер, и обсуждать дрянную девчонку Эмили Роджерс.
«-Вы что, милые! Ну какая она девушка! Она через пару лет подбросит родителям внука и пропадет…. Не повезло Биллу и Маргарет… Итон погиб, Эмили – дрянь… а вы знаете, именно я ей рассказала о брате.. не сделай я этого, все могло закончиться ещё хуже»
Маленькие дети тоже могут ненавидеть родителей.
-Эмили, не хочешь поехать сегодня к бабушке?
-Хочу!!! Но ведь сегодня… – она долго думает и перебирает пальцы – пятница!
-Ничего страшного…. Бабушка обрадуется тебе.
Он едет к матери Итона. У неё вечно красные глаза и муж, умерший от алкоголизма. А младший брат Маргарет так и живет там, в домике, где раньше хранился садовый инструмент. Туда вмещается лишь койка и шкаф, а в дождь Джорджу приходиться перебираться в дом – что бы не промокнуть под дырявой крышей. Но он счастлив.
Раньше Эмили ночевала у бабушки лишь по субботам, вместе с Итоном. Билл покупал шампанского и цветы и весь субботу – а часто и день воскресенье – они проводили в постели. В остальное время у Билла и Маргарет были лишь короткие мгновенья что бы побыть вдвоем – во время мытья посуды, например, они могли прижаться к друг другу, так что бы выглядело это весьма невинно, или Билл незаметно скользил в душ по утрам, пока дети не проснулись, и Маргарет заходила за ним….
После смерти Итона Эмили все так же ездила к бабушке. Но то, чем занимались супруги, уже не было любовью – был лишь секс. Билл стал запирать душевую по утрам, и не мыл посуду после ужина…. Он говорил, что стесняется своего брюшка – того, которое отрастает у адвокатов слегка к сорока – но Мегги знала, что он её ненавидит. Ходила к молодому и приятному психотерапевту, доктору Мартинсу, и хранила под кроватью чемодан с одеждой.
Все вот-вот рухнет – говорил себе по ночам Билл.
Рухнет брак с женщиной, убившей – не досмотревшей – шептал голос в голове – его сына. Он сам уже не перелистывал те страницы в газете, где давался список дешевых мотелей вдоль дороги – я буду хорошим воскресным папой для Эмили. Наверное.
-Где Эмили?
-У твоей матери.
-Как Джордж?
-Он нашел новую работу. Консьерж в гостинице. Пять через пять и в свою смену живет в гостинице.
-Будешь ужинать?
-Нет.
Он сидит и смотрит футбольный матч. Итон никогда не любил футбол – ему, слишком задумчивому для своих восьми, больше нравились книги.
Завтра будет суд над тем водителем, что сел в восемь утра в неисправную машину. Полицейский сказал, что не будь этот человек пьян, он стравился бы с управлением. Билл выдел его всего один раз – в полицейском участке, на допросе. Лицо труса.
-Этот человек наверняка бьет своих детей – подумал тогда Билл.
Он не знал, пойдет ли на суд. Пойдет ли на суд Маргарет. Адвокат сказал, что их присутствие не обязательно.
-Вы слишком много пережили. Этого человека посадят – слишком многое он нарушил, да и условный срок за избиение жены три года. Я позвоню 12 вечером и сообщу вердикт.
Почти угадал – он бьет жену.
Матч закончился, началось шоу Ларри Кинга.
-Молодую мусульманку, тайно встречавшуюся с юношей-христианином, семья выгнала из дома. А недавно бросил её и возлюбленный, оставив двадцати двух женщину с годовалым ребенком.
Билл выключает телевизор.
Идет наверх и проходит мимо кабинета, где мерным светом сияет монитор компьютера.
-Ты идешь спать?
-Билл…
-Что? – Ты злой Билл. Будь с ней помягче. – Что, Мэгги?
-Я беременна, Билл. Четыре недели.
Четыре недели. Месяц назад. Они занимались сексом в день аварию – и и две недели потом даже не касались друг друга.
-Я рад, милая.
Супруги обнялись. -Семь лет лишения свободы.
Тук.
Джастин улыбается. Ловит обвиняющий взгляд Мэри и отводит глаза. Он знает, что в первую секунду она тоже улыбалась.
Отца уводят. Судья, защитник и обвинитель пожимают друг другу руки.
Джас боялся, что здесь будет семья мальчика. Но они не пришли – их адвокат сказал, что супругам нанесена слишком большая душевная травма.
Мэри и Джастин выходят из суда. Мэри говорит, что ей пора на работу – хозяин конторы отпустил её только на полдня.
-Ты доберешься до дома?
Дом. Старенький, одноэтажный, с гниющей крышей и облупившееся краской. Покупая его, отец приговаривал:
-На выходных я обязательно займусь ремонтом.
Но каждое воскресенье он садился с банкой пива перед телевизором и приговаривал:
-На следующих выходных я обязательно займусь ремонтом.
Потом он стал пить пиво – и не только пиво – не только по выходным, и речь о ремонте более не заводил. А потом и вовсе стал бить Мэри вместе с Джастином. Бил умно – по животу и почкам, так, чтобы не оставалось синяков, и соцслужбам не к чему было придраться, а Джас часто мочился кровью.
Свою настоящую маму – ту, которая была до Мэри – он помнил смутно; это было даже не воспоминание, а смутный образ, бережно хранимый в сердце. Рыжеволосая, изящная, высокоскулая – такую женщину рисовали на коробках с хлопьями «Эвримондэй».
Он даже позвонил по телефону, написанному на пачке, и спросил там телефон художника. Ему ответили, что для этой работы нанимали парня временно и у них есть телефон только его старой квартиры…. Но если он хочет….
-Дайте мне его старый телефон.
-Запиши….
Он позвонил. И звонкий женский голос ответил, что «этот чудик» здесь больше не живет, и нет, она его нового номера не знает.
-Вы его знали?
-Он у меня комнату снимал.
-А женщину на коробке с хлопьями он не с вас рисовал? Вы не моя мама?
Звонко смеясь, женщина повесила трубку.
Узнав об этом звонке, отец ужарил мальчика в первый раз. С тех пор его часто использовали как грушу для битья – сначала дома, потом и в школе. Мэри лишь смотрела на это – отводила глаза – но Джастин знал, что она ничего не может поделать. Её саму отец бил нещадно. Как-то юноша обнаружил мачеху, лежащую во дворе, с юбкой в крови и каким-то окровавленным ошметком в ногах.
-Что он с тобой сделал?
-Я беременна. Была.
Тогда юноше исполнилось четырнадцать. В тот день, сидя рядом с Мэри на заднем дворе – с невысокой пухлой Мэри, веснушчатой и забавной сорокалетней женщиной – он решил отомстить. Даже не отомстить – избавиться от отца и уехать подальше от этого сарая.
«-Но я не хотел, что бы умер ребенок. Я не хотел никого убивать. Я не виноват – ведь это он не справился с управлением. Экспертиза говорит, что будь он трезвым на испорченной машине, он бы избежал аварии. А пьяным на нормальной – нет. А пьяным на испорченной.… У него не было шанса. Я не виноват. Не я убил мальчика. Это он. Он убил двоих детей».
И все равно он видел лицо ребенка – светловолосого, с высоким лбом и голубыми глазами.
Дома, впервые за последние годы, он не был избит вечером. Нет, он сидел с Мэри перед телевизором, смотрел телешоу и смеялся шуткам ведущего. И Мэри смеялась.
«Она рада, что отца нет».
И он не мочился вечером кровью.
«Вот оно какое – счастье». ******** -Твой отец мальца зашиб…. И ты такой же урод. И так же сгниешь в тюрьме. Хочешь ослабить работу своим сокамерникам?
«Откуда они все знают?» - Джастину это было неинтересно, но сама мысль была рядовой. Обязательной.
Джастин шел мимо футбольного поля под улюлюканье футболистов. Чудь дальше прыгали девушки из группы поддержки.
И среди них была она. Джастин не мог определённо сказать, влюблен ли он в эту девушку. Просто, в отличие от других девушек из команды поддержки, в её глазах было… что-то.
«-В некоторых глазах можно увидеть только пустоту. В некоторых – целый мир. А в её глазах можно увидеть сказку».
Да, я в неё влюблен.
Эта мысль не была чем-то особенным. Не была озарением. Рядовая мысль, промелькнувшая за одну секунду, как десятки ей подобных.
И Джастин прошел дальше, в пристройку школьного корпуса, где располагалась редакция.
-Привет, Бекки.
Высокая, полная, с густыми короткими кудрявыми волосами, которые, если их сильно не стягивать, торчали во все стороны, Бекки даже не оторвала головы.
-Привет Джастин. Как дела? У меня все отлично – закончил разговор юноша.
-Кинь снимки на стол и не мешай.
Он так и сделал, оставив пухлый конверт на заваленном бумагами столе. Все фотографии, лежавшие в нем, были бездушными. Очередные снимки для очередного номера газеты, которую потом будут использовать как туалетную бумагу или жвачку для снарядов.
Футбольный матч. Группа поддержки. Новая постановка театральной студии. Все новости школы за 25 центов. Спешите купить.
А его любимые снимки висели в магазине фототоваров, где он закупал реактивы. Хозяин покупал их по доллару за штуку и давал бесплатную пленку.
Десять первых заработанных им баксов были заработаны на жестокости – он снял девиц, не прошедших отбор в группу поддержки. С растрепанными волосами и растекшейся тушью. С пустыми глазами. Снял младшеклассников, избитых капитаном футбольной команды. Он бил их, а потом заставлял курить или пить пиво – что бы не проболтались.
«-Надо было снять того мальчика».
Хороший был бы снимок. Людям нравиться наблюдать за смертью – они отворачиваются от таких снимков, потому что должны. Должны сочувствовать родственникам безвременно ушедших. Должны скорбеть о несчастных, ушедших в лучший мир.
«-Нелогично. Если они ушли в лучший мир, почему о них должны скорбеть? За них радоваться надо».
А наедине с собой они рассматривают эти снимки.
И совесть их потом не мучает. «-Быть может, если они увидят меня в шоу, они поймут. И простят».
Шукюре осознавала абсурдность этой идеи, но хваталась за неё, как за последнюю соломинку.
-Вы выходите через минуту.
Шоу Ларри Кинга. Шкатулка безбожности и абсурда.
Мать наверняка сказала бы:
«-Аллах проклянет твою душу, дочь».
А отец бы плюнул.
Шукюре прижимает к себе Майкла и идет к входу на сцену. Майкл сопит и тихо хнычет, ничего не понимая.
-Молодую мусульманку, тайно встречавшуюся с юношей-христианином, семья выгнала из дома. А недавно бросил её и возлюбленный, оставив двадцати двух женщину с годовалым ребенком. Встречайте нашу героиню, Шукюре Абдул-Смит.
И она выходят на сцену. Несколько кресел. Каменная стена позади – Шукюре видела, что это лишь декорация. Картонка. Сам ведущий – с некрасивой осанкой и кожей. Она садиться на кресло под аплодисменты.
-Эту несчастную бросила и её семья, и её возлюбленный.
Аплодисменты. Свет софитов.
И вопросы. Злые, жестокие вопросы. Строго ли с ней обращались родители? Били ли её? А жених? А почему она продолжает носить чадру? Почему она не отдала ублюдыша в детский дом и не вернулась домой?
-А теперь… бывший муж Шукюре, Майкл!
И заходит он. Все такой же – со светлыми встопорщенными волосами, голубыми глазами. Именно его глаза так поразили Шукюре – все её родственники и знакомые были кареглазыми. А майки родился голубоглазым, смуглым, черноволосым.
Майкл проходит мимо и не боится смотреть ей в глаза. Он не боится смотреть в глаза девушке – женщине – которой оставил на память лишь ребенка и старенькую машину, которая больше подходит старшекласснику, обремененному лишь прыщами и девственностью.
И снова вопросы. И Он отвечает на них – уверено, с легкой усмешкой, говорящей: «Меня нельзя не понять, я был молодой да глупый… совсем как вы когда-то».
Шукюре встает и уходит из зала. За кулисами с неё снимают микрофон и отводят на выход. -Приличная девушка в твои годы уже замужем и у неё есть дети!
Мона кивает головой и кладет в корзину презервативы.
-Что ты молчишь? Отвечай!
Ах да, они же по телефону говорят….
-Да мама.
-Твоя сестра намного младше тебя, а у неё уже трое детей.
Может напомнить ей, что Лиза залетела в шестнадцать, и парень женился на ней только потому что родители обещали им дом и машину? И что сейчас они перебрались в квартирку где-то в Бруклине и ездят на Пикапе, у которого левую дверь надо держать, что бы она не открылась?
-Я немедленно попробую это исправить.
-Без язвительности в голосе, я тебе мать, а не подружайка. Ты же знаешь, какая это радость – дети… ты же работаешь с ними….
Ага, и каждый раз к ней приводят аутиков, которые не говорят ни слова, но за полчаса складывают огромную мозаику или малолетних преступников, давно уже потерявших невинность теля и души и уже не являющихся детьми. А недавно привели девочку, очаровательное белокурое существо, у которой старший брат погиб в аварии – его сбила машина, кажется, а родители ничего ей рассказать не могли. Она дала девочке «Мост в Террабитию» и посоветовала матери поговорить с ней на чистоту.
-Ты смотрела сегодня шоу Ларри?
-Мама… ты же знаешь, я всегда его смотрю – составляю психологические портреты…
-Да хватит тебе… зачем стесняться, если любопытно…. Бедная девушка…
-Мама, я в магазине… позвоню тебе завтра.
И отключаюсь.
Девушку из сегодняшней передачи – молодую мусульманку Моне жаль. Слишком слабая – росла в большой патриархальной семье, где всегда были деньги , проблемы решались без её непосредственного участия, а прислуга удовлетворяла любые потребности – и оказалась совсем одна. Когда зрительницы стали задавать ей вопросы, она не могла ни слова внятно произнести – волновалась, путалась.… Наверное, находилась на домашнем обучении. И где она могла только познакомиться с этим супчиком, который потом бросил её?
«Даже у двадцатилетней глупышки есть штамп в паспорте. А у тебя…»
А ещё слова матери. Материнские наставления раздражали её особенно потому, что она сама хотела мужа и детей. Но любой парень, переспав с ней, на следующее утро пропадал. Или оказывалось, что у него есть жена. Или что он сидел за решеткой. Может, у неё в лице есть что-то такое, что она приманивает одних подонков?
«-Деточка, давай мужчине то, что он хочет не раньше третьего и не позже пятого свидания» - кажется, так говорила бабуля.
И ни один роман её в результате не длился более трех недель. А ведь ей уже к тридцати….
Впрочем, когда ей было лет 19, у неё был один серьезный роман. Рыжеватый, смешной парнишка, ниже неё, чем-то неуловимо похожий на Чаплина – того самого Чаплина, который, стараясь не быть смешным, становился ещё смешнее – он носил её на руках. Они учились в одной школе, и по вечерам, после занятий, могли весь день сидеть на заброшенном чердаке, кататься на лошадях из конюшен по соседству, и просто наслаждаться друг другом, лежа в нагретой солнцем траве и играя переплетенными пальцами.
А ещё он подарил ей сплетенное из ниток колечко – словно залог, обещание кольца настоящего.
А потом – армия. И контракт. Он и сейчас служил где-то в миротворческих силах, в Африке.
А Мона все носила то кольцо на пальце. Серж ЛеБлан – не похожий, впрочем, внешностью, произношением или манерой поведения на французов – подумал о том, какие все-таки гады повстанцы. Миротворческие силы работают здесь около года – и почти каждый день находят дома и крошечные деревеньки, вырезанные подчистую.
В этом доме – хоть и стоял он на отшибе – жили люди зажиточные – по местным меркам. Несколько десятков овец, три или четыре коровы, много птицы…. Животных повстанцы не тронули, а вот обитательницы дома – несколько женщин…
Серж с первого взгляда сразу понял, что произошло. Мать и две дочери были изнасилованы, потом их рты заткнули ватой и подожгли…. Из пяти человек, живших здесь, выжила только маленькая лет семи девочка. Миротворцы пришли через несколько часов после трагедии, а она отказывалась выходить из крошечного чуланчика. А достать её надо было обязательно – одна из миссий его отряда – подбирать детей и бездомных и перевозить их в Каймур, в лагерь для жертв войны.
Серж был совсем молодым – ещё нет и тридцати пяти – но его ребята были ещё моложе. Серж никогда не понимал их желания – часто фанатичного – приехать сюда. Впрочем, те кто ехал, желая «сделать мир лучше», уезжали через пару недель. Многие потом спивались. Некоторые заканчивали жизнь самоубийством.
«-Они потеряли веру в то, что этот мир можно изменить. Им теперь нельзя помочь» - он часто повторял эту фразу, когда встречал в том же Каймуре, пьяных, оборванных ребят, бывших своих солдат.
Впрочем, встречались и такие, кто никогда не терял веру в себя. Вон, Деннис, невысокий и рыжеватый. Все свое свободное время он проводил с детьми из лагеря для беженцев – читал им сказки, играл с ними, учил понемножку английскому и французскому. Как то раз Серж спросил, зачем ему это надо, тот ответил, что, лет десять назад не попал в колледж, и пошел в армию.
-Так как это связано?
-Я хотел стать учителем. По-настоящему хорошим учителем, которого любили - и уважали – ученики. А эти детишки меня любят и уважают. К тому же в лагере им делать нечего – только под ногами мешаются…. Уж лучше я с ними заниматься буду.
Во время следующих импровизированных «уроков» Серж не раз наблюдал за Деннисом. А ведь и вправду – детям это все нравиться. Глаза тех, кто потерял родителей, дом, часть жизни, переставали быть пустыми… он словно оживлял их лишь силой своего голоса.
Не понимая, зачем это нужно лично ему, Серж пошел к начальству и те к Рождеству сделали щедрый подарок – одну из страх казарм отдали под школу. Теперь Деннис не бывал на заданиях. И, кажется, был счастлив. Лишь иногда, когда он смотрел на яркое, сплетенное из шерстяных ниток кольцо, он застывал….
Впрочем, когда Серж спрашивал у него, в том дело, Деннис говорил, что просто скучает по семье – родителям и младшей сестре, Марти, которая и сплела ему это кольцо.
Серж сделал вид, что поверил. Хотя кольца, подаренные сестрами, не носят там, где обычно носят обручальное кольцо… Марти бросала в корзинку все, что попадалась ей под руку. Какая-то чепуха: собачья еда, хотя у неё была только черепаха, апельсины, не смотря на аллергию, консервные банки с томатными супами «Хансен».
Её мать и младший брат умотали дома на двадцать дней, старший и вообще сейчас был в отряде миротворцев и Африке. А она, вместо того, что бы закатывать гулянки каждую ночь, и тратить все деньги только на пиво, каждый вечер в семь часов ужинает у их соседки, маминой приятельницы. У соседки три кошки и ни одной волосинки в доме. У неё двое детей, мальчик и девочка. Они сидят за обеденным столом пользуясь всеми приборами, что там выложены (штук восемь – не меньше), никогда не кладут локти на стол, не перебивают старших, не выходят из-за стола пока им не разрешат. При этом Элла переспала с большинством парней в школе, включая не старого ещё физрука, а Эдам толкает наркотики и сам на них сидит. Воистину – идеальные дети современного общества.
Но гулянки можно закатывать и с перерывами на полчаса. Куда хуже, что отец, считавшей её преведущие шестнадцать лет чем-то вроде органической машине по выкачиванию из него денег («-Тебе что – денег? Нет? Удивительно!») неожиданно стал требовать, что бы она переехала к бабушке. К бабушке, которая как-то прямым текстом заявила невестке, что не любит внучку, потому что та - «невоспитанная дура». Девочке тогда было лет шесть, и с тех пор с бабушкой она общалась только по большим праздникам.
Это тоже можно понять. Объяснить.
Но отцовская любовница, отвратительная женщина с ярко-оранжевыми волосами и машиной такого-же цвета, стала говорить с ней так, словно она Марти мать.
-Маленькая девочка не должна жить одна дома. Ведь маленькие девочки не могут сами за собой присмотреть. Почему маленькие девочки завтракают и обедают одни, а ужинают у посторонних людей? Это неправильно.
И Марти сорвалась. Заорала, что Маттерсы ей не посторонние в отличие от «тебя, буренка, и твоего ублюдыша».
А отец смотрел так, словно хочет ударить. А потом просто повернулся к рабочему компьютеру в своем офисе и продолжил заполнять бумаги.
А девушка убежала. Черт, как это было больно и противно. И Джим туда же – сказал, что она поступила не правильно. Что «Викки» хочет ей только добра. Что она должна извиниться.
-Сколько раз ты обедал с ней, мной и отцом, что она стала «Викки»?
-Три или четыре, если не помнишь. Кстати, то о чем нам надо поговорить – мы должны расстаться.
-Что? Из-за того что я сказала буренке нехорошие слова?
-Нет. Мы не созданы друг для друга. Каждый из нас найдет ещё того, кто является его второй половинкой…. К тому же я сегодня увидел, что ты злая.
-Может и злая. Но не расстаюсь с девушкой, процитировав несколько фраз из Orange county. Я тоже смотрела эту серию.
-Пока.
И он ушел.
«- Да. Разные. Ты уже хочешь секса, я ещё нет. Не мог обратиться к Элле, и оставить все как было?»
Как много из того, что хочется сказать, она так и не сказала….
Показные поцелуи на публике. Написание сочинений друг за друга. Поход в ресторан на 14 февраля и в кино два раза в неделю. Ничего личного – ни смешных SMS на ночь, ни цветов. Марти хотела, как в фильмах, вернуть ему коробку с вещами… только вещей никаких не было. Она и встречалась с ним потому что девушка из команды поддержки должна встречаться с кем-то из футболистов.
Она не должна писать озлобленных стихов и прятать их, что бы не нашли на девичниках остальные девицы из команды поддержки. Она не должна встречаться с симпатичным и забавным фотографом из школьной газеты. Не должна знать кто такой Гас Ван Сент и чем отличается французское кино он японского. Она должна быть красивой и встречаться с кем-то из футболистов. Учиться без двоек, но хуже, чем капитан команды. Хихикать над лузерами.
Глупые атрибуты. Но за славу надо платить.
А ещё Марти решила позвонить тому фотографу. Из школьной газеты…. Автор: Marty_McFly
|
